Долина смерти (Искатели детрюита) - Страница 35

Успокоенная Синицына отправилась домой.

Она спала час-два, не больше. Вздрогнув, проснулась.

— Что такое?.. Ах, да, Безменов. Неужели не вывернется парень?..

Над головой крадущаяся, беспокойная поступь. Над головой — комната Безменова. Возня… Вот от чего она проснулась…

Поспешно оделась рабфаковка. С револьвером и фонариком поднялась на третий этаж.

У Безменова гости были и исчезли, оставив после себя хаос в его вещах, в шкафу и на постели… Постель холодная. Не возвращался Безменов… А что нужно было гостям?.. Что им нужно?..

В квартире Аммонита-гориллы поселились два рабфаковца. Там телефон. Синицына к нему.

— Ноль, ноль… ГПУ.

— Кого надо?..

— Дайте Васильева.

— Кто говорит?..

— Синицына…

— А-а-а… Ну что там?.. Только хотел соснуть — не тут-то было!.. Чего тебе?..

— Безменов как?..

— Нет еще Безменова…

Синицына повесила трубку, а вместе с ней и буйную голову… Вдруг глубоко под сознанием явственный шепот:

— Басманная, 16… Басманная, 16…

Что это?.. Ах, Савва-мечтатель… Как же я забыла?.. Надо сообщить Васильеву…

Снова взялась за трубку, но раздумала:

— Поеду сама. Пусть спит. Может, ерунда…

А в тайниках сознания:

— Ну, попадитесь, гады!.. Жизни не пожалею!.. Чтоб моего Ваньку?!

Зловеще блестят черные глаза и супятся сурово крылья бровей. Холодный браунинг через крепкую руку льет жестокий порыв… Это уж не прежняя веселушка-рабфаковка.

Собственно, не имеет она никакого права идти в столь опасное предприятие. И никто не похвалит ее за своеволие; скорее, даже напротив. Ведь может статься, попадет она в самое воронье гнездо… Нерешительность закрадывается в омраченную душу: «имею ли я право? Имею ли я право?..»

— Тпру… Куда ехать-то? — вдруг останавливается извозчик.

Впереди железнодорожный мост, — переезд на Старо-Басманную.

— Тебе новую или старую? — спрашивает извозчик.

— Постой, — говорит Синицына, — я здесь слезу…

Она расплачивается и переходит мост.

— В самом деле?.. Савва не сказал, какую Басманную он имел в виду…

— Пойду по старой. Здесь 16 номер близко.

Слабо мерцает единственный фонарь во всей улице — напротив церкви «великомученика» Никиты. В затаенных местах шныряют темные личности. Милиционеров не видно.

Рабфаковка, сжавшись, проходит мимо церкви в светлом кругу фонаря. Смотрит номер следующего дома — «18»? Хочет повернуть обратно и замечает: за нею следят. Следят с противоположной стороны улицы.

С решительностью, на которую способны только женщины — и то не все, — она храбро шагает через улицу, к темной личности, прижавшейся в нише парадной двери.

Личность, очевидно, предполагает, что ее не видно, но луч яркого света, блеснувший в руке женщины в кожаной куртке, озаряет ее с ног до головы. Субъект в хорошем пальто, с бородкой под Генриха Четвертого, щурит узкие глаза, дергает мышцами лица.

— Вам чего, мадам? — спрашивает хрипло-зло.

— Ищу номер дома…

— А вам какой надо?..

— Двадцать пятый…

— Фью… — свистит бородка. — Это далеко… хотите, я вас провожу?.. Мне по пу…

— Лишнее… — обрывает женщина в куртке и шагает дальше.

«Это не наш… — без всякого колебания решает она и потом: — Кажется, я на верном пути…»

Двадцать пятый номер ей так же нужен, как человеку вообще — червеобразный отросток.

Басманная кончается. Субъект отстал: в его задания не входило следить за всеми прохожими. У него — определенные задания…

Это соображает рабфаковка и снова перебегает на четную сторону.

Темный переулок. Им она когда-то ходила в ячейку автомастерских. Им снова можно пройти к началу Басманной, к церкви.

Идет быстро, деловито. От горячей руки браунинг вспотел и согрелся.

Поворот направо. Переулок загибает дугой. Высокие дома и отчаянная грязь. Темь сгущается, хотя на небе розовеют тучки.

…Сердце стукнуло тревожно: на тротуаре черная живая масса; будто прыгнуть собирается…

Рабфаковка не хочет пользоваться фонарем, переходит на мостовую. Браунинг на «огне» в вытянутой руке. Масса неподвижна, но сопит. Наступательных тенденций не обнаруживает.

— Даешь дальше!.. — подгоняет себя рабфаковка, шагая посреди улицы, по лужам.

Справа вырастает массив церкви. Никита «великомученик» осеняет ее своею благодатью…

Вдруг рядом с церковью скрипит дверь; полоса света провожает фигуру на улицу. Фигура тонет во мраке. Слышно — шаги к Басманной.

Окаменевшая рабфаковка раз окаменевает и движется к захлопнувшейся двери. На одну секунду луч фонаря пляшет на воротах. Номер 16/2.

— 16 — по Басманной, 2 — по переулку… — Синицына довольна: она у цели. Но что делать дальше?.. Дом — церковный. В церковных домах ютится всякая мерзость; строятся козни против власти Советов.

В первый раз закрадывается основательное сомнение: что может сделать она одна?.. А если здесь гнездо банды?.. Если масса, сзади оставшаяся, шпик?.. Нужно было ее осветить…

Но отступать поздно. Собственно, не поздно, а стыдно. Кроме того, здесь могут скрываться убийцы Ивана…

Последняя мысль хлещет по сознанию, рвет огненной полосой туман сомнений, и рабфаковка решительно поднимается на невысокое крыльцо подъезда.

Легкий рывок за ручку двери… Дверь открывается… Подозрительно в высшей степени… Почему дверь не заперта? Почему — не заперта?..

В одной руке — револьвер, в другой — фонарь. Синицына входит внутрь. Дверь оставляет открытой.

Впереди — сгусток ночи, сзади — посеревшая улица… На улице — осторожное шарканье… по лужам. — К подъезду. — Шаги по крыльцу… — Тень заслоняет дверь. — Зашуршали в кармане спички.