— Ерунду порет ваш голос, — твердо возразил рабфаковец, — а уж если говорить вчистую: никакого голоса и не было. Вам послышалось… у меня чертовский слух, поверьте…
— Вы думаете, я галлюцинирую? — нахмурился Востров.
— Да, я думаю это… Долгое пребывание в такой мертвящей тишине кому угодно расстроит слух…
— Ну, хорошо, — угрюмо согласился больной, — я подам иск на врачей за порчу моего слуха…
— Да, мы это сделаем… А пока скажите: согласны ли вы выйти из больницы на домашнее лечение?..
— Согласен, согласен… Впрочем, один вопрос…
— Пожалуйста…
— Я буду располагать собой?..
— Вы будете иметь полную свободу…
Востров поднялся; рабфаковец невольно отметил, что для своего интеллигентского звания он имеет слишком мощную фигуру и широкие плечи.
— Значит, по рукам? — спросил Востров.
— По рукам, — улыбнулся рабфаковец и протянул ему руку.
Востров коротким сильным рывком тряхнул эту руку, а верный себе рабфаковец снова отметил: «у него ладонь мозолистая… Должно быть, при больнице существуют технические мастерские…»
— Ну, идите… Переговорите с моими мучителями-врачами, — хочу я сказать… А я пока соберу свои пожитки.
Рабфаковец вышел. У него в мозгу варилась каша из впечатлений от больного.
— Ну, как он показался вам? — спросил врач.
— По-моему, вы верно сказали. Он почти здоров…
— Ага!.. — догадался врач. — Наверное, голоса?..
— Да. Он немного погаллюцинировал в этом направлении… Долго это будет продолжаться?..
— Главный симптом циклофрении, — пожал плечами врач, — он исчезает последним, как появляется первым…
— Кстати, — спросил рабфаковец, — у вас здесь имеются какие-нибудь мастерские?..
— Как же, как же, непременно! Но Востров ни разу не изъявлял желания работать в них…
— Может быть, он работал у себя в комнате?..
— Н-нет… Читал, писал, и больше ничего…
Рабфаковец не выразил вслух своего недоумения по поводу свежих мозолей Вострова, однако спросил:
— Сколько времени находится у вас Востров?
— Около месяца, кажется… Сейчас я посмотрю… Да, около месяца… Точно: двадцать семь дней…
«Мозоли должны бы сойти за это время», — подумал рабфаковец и спросил:
— Вы разрешите мне взять его на поруки?.. На поруки Госполитуправления…
— Странно… — сказал врач и замолчал.
— Что странно?..
Врач колебался, не хотел, видимо, говорить, потом решился:
— Странно то, что вы второй сегодня, который хочет взять Вострова из больницы…
— А кто был первым и когда?
Врач чувствовал, что рождается какая-то неприятная история с этим Востровым, что Востров в чем-то замешан. Иначе при чем тут ГПУ?.. Но он и не подозревал, какая буря полыхала внутри этого стройного и по виду бесстрастного юноши!.. Он нехотя отвечал:
— Первым был его брат, явившийся в первом часу ночи с неизвестным гражданином… Брат сказал, что он только что приехал из Германии и, так как снова уезжает через два часа, то ему хотелось бы повидаться с больным… Сначала он даже хотел взять его с собой, но потом раздумал: очевидно, нашел его недостаточно здоровым…
— Вы уверены, что это был брат?.. Вы видели его документы?..
— О, господи! Зачем смотреть его документы, когда оба Вострова похожи друг на друга, как капля на каплю. Единственная разница, что у нашего Вострова голос мягкий, а у его брата — грубоватый, глухой…
— А как выглядел этот неизвестный гражданин?..
— Личность — ярко-выраженная. Холодные стальные глаза, орлиный нос, резкий презрительный голос, гибкая фигура…
— Так-с… — подытожил рабфаковец свои тайные мысли.
— Все-таки я Вострова возьму и возьму сейчас.
— Как вам будет угодно, — отвечал врач, — покажите свои документы и распишитесь в книге.
Безменов быстро исполнил и то и другое.
Когда Дмитрий Востров покидал больницу, врач участливо преподнес ему несколько медицинских советов, но в ответ получил ледяное, угрюмое молчание. Очевидно, Вострову уже изрядно опостылели и все эти советы, и больница, и врачи.
Сидя на извозчике вместе с Востровым, рабфаковец говорил:
— Мне бы хотелось, чтобы вы поселились где-нибудь поближе к нам. Мы нашли бы вам квартиру… А то я уверен, что за вами будут охотиться…
— Я не боюсь охоты, — возражал Востров, — я сам с удовольствием приму в ней участие. Я поселюсь в своей старой квартире. Я к ней привык… Кроме того, помните?.. Вы обещали мне полную свободу…
Рабфаковец долго стоял на своем, но, в конце концов, сдался.
Распрощались они у церковного дворика, осеняемого святым лодырем Полувием.
— У вас есть деньги? — прямо спросил Безменов.
— Их у меня нет, — так же прямо отвечал Востров.
— Ну, вот вам на первое обзаведение… Сегодня вечером я буду у вас, и мы подробно переговорим…
— Хорошо. До свиданья. Буду ждать.
Когда Востров сжал ему руку, он еще раз проверил свое впечатление: мозоли, несомненно, были свежие.
— … Я вспомнил этот голос. Я его слышал в подземелье. Он принадлежит лицу, которого Сидорин называл Аполлоном Игоревичем и с которым он собирался ехать на Кавказ… Я упустил птичку, но поймал крупного зверя… — кончил Безменов передачу своей ночной Одиссеи.
Васильев задумчиво побарабанил пальцами по спинке стула и спросил:
— Ты крепко уверен, что твой Востров — подставное лицо?
— Он такой же Востров, как я турецкий святой… — устало отозвался Безменов.
— Гм… Неубедительно. У тебя как раз в настоящий момент вид если не турецкого, то вообще святого.